Арктическая граница
Журнал «BALTFORT» продолжает публиковать воспоминания ветеранов вооружённых сил. Служба забрасывала офицера в самые далёкие края огромной страны. Суровая природа требовала полной самоотдачи, и люди служили, отдавая Родине силы и здоровье, самоотверженно выполняя свой воинский долг. Сегодня рассказ полковника в отставке Юрия Николаевича Мелконова о службе в Арктическом пограничном отряде.
История создания Погранотряда в Арктике начиналась почти 45 лет назад. В конце 60-х годов в КГБ СССР стали поступать сообщения о том, что американские атомные подводные лодки были замечены в районе мыса Канин Нос в Белом море, в устье Енисея и в устьях других сибирских рек. Нетрудно было предположить, что делали заокеанские «гости» у советских северных берегов, и вскоре на заснеженных просторах тундры стали находить замёрзших, на диковинных тогда снегоходах, иностранных диверсантов, которых высаживали на берег американские лодки. Северный морской путь был важной стратегической трассой, связывавшей Дальний Восток и Советское Заполярье. Долго терпеть бесцеремонное вторжение в северные районы советское правительство не собиралось. После решения Политбюро было принято постановление правительства об организации охраны Государственной границы СССР на северном направлении. Председателем КГБ тогда был Юрий Владимирович Андропов. Он и поставил задачу: закрыть арктическую границу.
В 1969 году меня направили для прохождения дальнейшей службы в Отдельный Арктический Пограничный отряд заместителем командира отряда по капитальному строительству. Главную базу Отряда решено было построить в Воркуте. Почти всё приходилось начинать с нуля.
Граница в Арктике – это около 20 тысяч километров береговой линии. Изучив весь театр предстоящей дислокации, приняли решение ставить заставы примерно через 1000 км. Решили, что заставы будут находиться там, где есть заполярные аэропорты. Первая застава была в Нарьян-Маре, затем Амдерма, мыс Челюскин, Эклипс, Диксон, Тикси, Чекурдах, Черский, Певек, Шмидт. Другая линия: Салехард, мыс Каменный, Новая Земля, остров Врангеля, закрытая зона в городе Норильске и Игарка – Дудинка.
Служба в Арктике была очень тяжёлой. Арктическая пограничная застава – это практически настоящая полярная станция со всем необходимым оборудованием, обеспечивающим автономное функционирование.
Арктическое лето очень короткое. Надо было успеть поставить заставы, где наметили. А застава была вся сборная: маленькие вагончики, как на узкоколейной железной дороге («кунги»). Справа, слева и с торцов – вагончики, всё это перекрывается металлическими балками, и делается кровля. Потом всё засыпается снегом. Почти круглый год застава находится под снегом. Вода – это распиленный уплотнённый снег. Пищеблок, столовая, котельная, туалет – всё это отдельные «кунги». Один вагончик – в распоряжении начальника пограничной заставы, другой – «Ленинская комната». И главный «кунг» – оружейная комната, где хранились автоматы АК-47, патроны и другое вооружение.
Пограничная служба проходила и в полярный день, и в полярную ночь. 40 градусов мороза, пурга. Чтобы в пургу не заблудиться, между строениями натягивали верёвки или проволоку. А в короткие летние дни жить не давали комары. Отдельно где-то в двухстах метрах от заставы строили финский домик на 4 семьи: для двух офицеров с семьями и для старшин. Там же в 50-ти метрах – автопарк (гусеничный тягач ГАЗ-71 ГТС и автомашины).
Тепло в домики подавалось от корабельного котла, который отапливался соляркой. Солярка для котельной завозилась в летний период в двухсотлитровых бочках на год. Вокруг заставы были горы металлических бочек, кладбище техники, машины, и всё это сваливалось годами, а вывозить не было смысла – дорого. Через 3 года мы уже стали монтировать стационарные ёмкости для топлива. Это были огромные резервуары ёмкостью до 10 тысяч тонн.
Первые заставы собирали из вагончиков, чтобы пограничники могли сразу же приступать к несению службы по охране государственной границы. Затем проектный институт ЛЕНМОРНИИПРОЕКТ приступил к проектированию стационарных пограничных застав, где жилые и служебные помещения собирались из сборных утеплённых панелей размером 1,5 х 6 м. В вечную мерзлоту запаривались двутавровые балки № 30, и на них собиралось основание и затем каркас жилого помещения. Условия для жизни и выполнения боевой задачи получались отличные: тёплые казармы, столовая, финская баня с парилкой, окна-иллюминаторы. Практически все семьи офицеров-пограничников сразу же обеспечивались жильём как в Воркуте, так и на заставах.
Как-то на заставу вместо мяса привезли корову. Пограничники не отказались: сложили из брикетов слежавшегося снега домик; внутри, на стены и пол, – сено, и получили свежее молоко. Так было и на Челюскине и на Эклипсе. Ну, а в посёлках городского типа (Диксон, Тикси, Амдерма, Певек) уже была цивилизация: молоко получали на фермах и снабжение было чудесное. На большой земле, как говорится, таких продуктов не было. Плюс своё подсобное хозяйство, свинина, оленина. И, конечно, рыба! Ряпушка, залом, кета, нельма, муксун, голец, зубатка, сёмга. Всего не перечислить. После Арктики я ещё долгое время не мог смотреть на рыбу на большой земле.
При отряде в Воркуте была своя эскадрилья: грузовой Ан-24, несколько Ил-14 и вертолёты. Лётчики – все классные специалисты, за 5 лет не было ни одной аварии.
Был один самолёт Ан-24, штабной вариант, подарок Андропова. В салоне были мягкие кресла и софа. На обычном транспортном самолёте Ан-24 не было таких райских условий: приходилось и дрожать от холода, но тёплые унты на ногах и северное арктическое обмундирование всё же спасали.
Таким образом, граница на Севере была закрыта на замок. Пограничная зона означала, что всё и всех взяли под контроль: беглым зекам и людям без прописки некуда было спрятаться. Как только вышел к аэропорту – сразу заметят. А если диверсанта американцы выбросят в Арктике, то ему тоже деваться некуда: белое безмолвие вокруг и выехать на Большую землю можно только через аэропорт, а там уже пограничники.
Были у пограничников и свои разведчики. Их задачей было добираться до дальних стойбищ, выяснять у чукчей, ненцев, нанайцев, якутов не появлялся ли какой-нибудь чужой человек. Они там всё знали и всё видели – где свой, а где чужой. Вообще, охранять границу без связи с местным населением практически невозможно. Мы много занимались налаживанием поступления информации от местных жителей, вели разъяснительную работу, организовывали отряды «Юных друзей пограничников». Надо сказать, что мы установили очень хорошие отношения с советскими и партийными органами пограничных территорий. В любых наших начинаниях мы находили их помощь и поддержку, и сами взаимно помогали местным властям.
Бурно развивалось строительство хозяйственным способом, то есть своими силами: возвели теплицу, построили свинарник, устроили мусоросборник, установили хозяйственные склады-ангары, провели асфальтирование всего пограничного городка в Воркуте… Невозможно описать, сколько всего построили. Были у нас и свои мастерские, где пограничники-якуты делали из оленьих рогов чудесные художественные изделия, сувениры, знаки.
Наш городок был, как город внутри города. Его окружал красивый ажурный забор – настоящее произведение искусства. А на клубно-спортивном комплексе поставили барельеф: пограничники, собаки и т.д. высотой в два метра и шириной во весь фасад.
Пограничный комплекс в Воркуте включал в себя большое четырёхэтажное здание, где размещались штаб отряда, казарма с пищеблоком для солдат, актовый зал для собраний и конференций, котельная, спортзал и гордость всех пограничников – бассейн. При бассейне, естественно, была финская баня, построенная по первому разряду. Я не удержался и у камина в комнате отдыха встроил мангал для шашлыка. Впоследствии в эту баню водили все комиссии из Москвы и решали многие вопросы жизни погрангородка и города Воркуты.
Но вот пришла беда. На мысе Челюскин на заставе случился пожар, многое сгорело. Под «кунгом», который служил туалетом, стояла обрезанная наполовину бочка. Дневальный был обязан её опорожнить во время передачи дежурства. Вот, что произошло: бочка примёрзла, и дневальный стал разогревать под ней лёд паяльной лампой. Язык пламени достал до стенок «кунга». Стенки, вернее внутренняя полость «кунга», специально наполнялись огнестойким утеплителем, который не поддавался возгоранию. Но когда я стал проверять, что же там осталось после пожара, то оказалось, что рабочие Питерского завода, которые строили этот «кунг», вместо утеплителя натолкали макулатуры, которая сразу же вспыхнула. Качественный утеплитель рабочие утащили домой для личных целей (увы, такое было).
Надо было срочно восстанавливать заставу. Вылетел на мыс Челюскин. Кстати, примерно в двухстах километрах от Челюскина находился урановый рудник. Но поскольку содержание урана в руде было малым, рудник закрыли, а оборудование бросили. Мы приземлились и осмотрели этот заброшенный городок. Там стояли финские сборные домики (отличный материал). Я проверил строения и доложил, что можно их разобрать и перевезти на мыс Челюскин, чтобы как-то начать восстановление заставы. В нашем распоряжении были два вертолёта, с помощью которых и приступили к перевозке материалов.
Застава на Челюскине вся находилась под снегом толщиной два метра. В связи с отсутствием помещений на десяти квадратных метрах проживало по восемь солдат – хоть топор вешай. Питание, правда, было, как в санатории ЦК: сёмга, красная икра. Солдаты сами пекли белый хлеб (была своя маленькая пекарня). Поправлялись сразу на 5-7 кг.
Дело пошло на лад. Все жизненные узлы восстановили, пора лететь дальше. Слышу шум самолёта – кто-то сел. «Служба, выяснить!» Доложили, что это самолёт полярной авиации. Идёт от Челюскина до Шмидта. Сели из-за штормового предупреждения. Завтра погоду обещают тихую, тогда полетят дальше. Говорю: «Ребята, возьмите меня!». «Давай, подполковник!» И вот я в воздухе. Летим на разведку ледовой обстановки для прохода каравана судов из Архангельска на Камчатку. В салоне три бочки керосина. На бочках, как на столе, копчёный муксун, белый хлеб, виноградный сок, масло. Лететь 16 часов. Сколько можно спать?! Да и там не заснёшь, ведь это не тёплый салон ТУ-124. Достаю свои бумаги и начинаю писать о том, что видел, – для истории.
Дальше строительство застав, погрангородков развивалось от «кунгов» до капитальных сооружений. Это были чудесные светлые комплексы. При мне успели построить три комплекса: на Диксоне, Черском, Чекурдахе.
Когда возвратился в Воркуту, то обнаружил письмо – приглашение на встречу выпускников Рижского краснознамённого артиллерийского училища береговой обороны (КАУБО ВМФ) 24 сентября 1975 года. Упросил генерала дать три дня отпуска. А как летел в Ригу – это целая история. Из Домодедово улетал последний самолёт в Ригу. Я выбежал на лётное поле, подбежал к самолёту, показываю лётчику три пальца – мол, на туда и обратно дали три дня. Открыли люк для экипажа и взяли меня. Лётчики всегда очень хорошо относились к пограничникам.
На встречу я немного опоздал. Все уже сидели за столами. Я вхожу в форме пограничника. Подходят друзья, спрашивают: откуда? Почему не морская форма? Как оказался у пограничников? И так далее.
А что там рассказывать. Уволил нас всех из береговой обороны Никита Хрущёв в 1961 году. Артиллерист на гражданке – не профессия, поэтому пошёл учиться в Рижский политехнический институт на строительный факультет. Закончил учёбу, стал инженером-строителем, работал в стройуправлениях в Риге. В 1967 году вызвали в военкомат и предложили снова вернуться на службу в кадры ВС, на этот раз в пограничники, строить объекты в Западном пограничном округе. Строил в Лиепае, Риге, Ленинграде, Карелии. Потом направили на Север в Арктику.
После встречи с однокашниками по училищу через два дня улетел обратно в Воркуту, чтобы не опаздывать – всё-таки я тогда был ещё на службе.
В конце 1975 года уволился в запас и вернулся в Ригу. Работал в различных строительных организациях ещё почти 20 лет.
Юрий Николаевич Мелконов
Рига, Латвия
